Проклятие Шалиона - Страница 29

Голос Кэсерила зазвучал тише, задумчивее.

— С тех пор, когда в моё сердце приходил страх, я только приветствовал его — это убеждало меня, что я не сумасшедший. Или по крайней мере иду на поправку. Страх — мой друг. — Он поднял глаза и улыбнулся короткой, извиняющейся улыбкой.

Палли сидел прямой, напряжённый, с застывшей, как гримаса на лице, улыбкой. Тёмные глаза его округлились и стали похожи на плошки. Кэсерил громко рассмеялся.

— О пятеро богов, Палли, прости меня. Я не хотел нагрузить тебя, словно осла, тюками своих исповедей с тем, чтобы ты унёс их от меня подальше. — А может, потому он всё и рассказал, что Палли завтра в любом случае покинет замок. — Это было бы слишком тяжким бременем. Прости меня.

Палли отмахнулся от извинений, словно отгоняя назойливую муху. Шевельнул губами, сглотнул и только после этого смог выговорить:

— А ты уверен, что это был не солнечный удар?

Кэсерил хохотнул:

— О конечно, и солнечный удар у меня тоже был. Но если он не убивает сразу, то исцеляешься через пару дней. А это длилось… не один месяц.

Вплоть до последнего случая с тем ибранским мальчиком, над которым рокнарцы собрались поиздеваться, что закончилось для Кэсерила жестокой поркой.

— Мы, рабы…

— Хватит! — крикнул Палли, запустив пальцы в волосы.

— Что «хватит»? — озадаченно переспросил Кэсерил.

— Хватит говорить — мы, рабы! Ты — лорд Шалиона!

Кэсерил скривил губы в странной улыбке. Затем мягко произнёс:

— Мы, на вёслах, — лорды? Потные, мочащиеся под себя, изрыгающие проклятия и рычащие господа? Нет, Палли. На галерах мы были не лордами и простолюдинами. Мы были даже не людьми, скорее животными, и кто лучше — определялось не рождением или кровью. Я знал человека величайшей души — то был обыкновенный дубильщик, и если бы его встретил, то расцеловал бы его сапоги, радуясь, что он ещё жив. Мы — рабы, мы — лорды, мы — дураки, мы — мужчины и женщины, мы — смертные… это одно и то же, Палли. Все равны для меня теперь. Ведь все мы — игрушки в руках богов.

Палли после долгого молчания резко сменил тему разговора, перейдя к обсуждению походных проблем эскорта из военного ордена Дочери. Кэсерил с удивлением обнаружил себя дающим привычные советы по лечению потёртостей на конских шкурах и болячек на копытах. Вскоре Палли удалился — или сбежал — к себе. Кэсерил остался наедине со своей болью и воспоминаниями и улёгся в постель. Несмотря на выпитое вино, сон не шёл. Страх мог быть его другом — он не обманывал Палли, чтобы успокоить того, — но братья Джиронал уж точно не были ему друзьями. «Рокнарцы сообщили, что ты умер от лихорадки» — ложь вопиющая, но умная, и теперь её уже не проверить. Здесь, в тихой Валенде, он защищён. В безопасности.

Он надеялся, что предостережения его помогут Палли сохранять осторожность при кардегосском дворе и не вступать в старую, поросшую мхом трясину. Кэсерил сел в постели и прочёл молитву леди Весны — за Палли. Помолился и остальным богам. А потом — и Бастарду, за избавление на сегодняшнюю ночь от всего, связанного с морем.

Глава 6

На празднике в честь прихода лета леди Весны изображала уже не Исель, ибо роль эта предназначалась для молодой женщины, только что вышедшей замуж. С трона царствующей богини сошла скромная, застенчивая новобрачная, уступив место леди Лета — столь же скромной замужней женщине, носившей под сердцем дитя. Кэсерил заметил краем глаза, что настоятель храма Святого Семейства облегчённо вздохнул, когда церемония, не отмеченная на сей раз никакими сюрпризами, подошла к концу.

Жизнь замедлилась. Ученицы Кэсерила — так же как и их учитель — вздыхали и зевали в душной классной комнате, когда послеполуденное солнце, казалось, прогревает каменные стены насквозь. Наконец он решил, что в жару после обеда занятий проводить не будет.

Как и предсказывала Бетрис, рейне Исте летом стало лучше. Она чаще появлялась за столом и почти каждый день сидела с компаньонкой в саду провинкары под фруктовыми деревьями. Ей, однако, не позволяли взбираться на головокружительно высокие, обдуваемые прохладным ветром крепостные стены, облюбованные Исель и Бетрис — девушки прятались там от жары и назойливых взрослых, которым лень было карабкаться по лестницам.

Изгнанный из спальни удушливой жарой, от коей язык так и вываливался изо рта, словно у страдающего одышкой пса, Кэсерил направился в сад в поисках прохладного местечка. С собой он взял одну из немногих ещё не прочитанных им книг из библиотеки покойного провинкара — «Пятилистник души: Об истинных методах кинтарианской теологии» Ордолла. Не то чтобы ему хотелось её прочесть, но он надеялся, что с книгой на коленях будет выглядеть как подобает учёному наставнику, даже если вздремнёт ненароком. Обойдя розовые кусты, он остановился, обнаружив возле своей любимой скамейки сидевшую в кресле рейну Исту и её компаньонку, склонившуюся над пяльцами. Женщины подняли на него глаза. Кэсерил, отмахнувшись от пролетавшей мимо любопытной пчелы, поклонился леди и принёс извинения за неожиданное вторжение.

— Подождите. Кастиллар ди… Кэсерил, да? — тихо проговорила Иста. Собравшийся было удалиться Кэсерил вопросительно посмотрел на неё. — Как успехи моей дочери?

— Чудесно, миледи, — ответил он, склонив голову. — Ей замечательно даются арифметика и геометрия, и она весьма… гм… упорна в изучении дартакана.

— Очень хорошо, — немного рассеянно кивнула Иста, — очень хорошо, — и на секунду отвела взгляд.

Компаньонка продолжала работать над пяльцами. Леди Иста не вышивала. Кэсерил слышал, как служанки шептались, что она с компаньонками почти полгода трудилась над вышивкой для храма, а когда работа была почти готова, внезапно сожгла её в камине своей комнаты. Правда то была или нет, но сегодня леди Иста держала в руках не иглу, а розу.