Проклятие Шалиона - Страница 109


К оглавлению

109

Кэсерил поднял бровь.

— Ты выглядишь счастливым… что, Умегат очнулся?

Бедняга неистово закивал. Кэсерил, облегчённо вздохнув, улыбнулся в ответ. Безъязыкий грум что-то забормотал. Кэсерил смог разобрать одно слово из четырёх, чего хватило, впрочем, чтобы понять — грум послан по срочному делу.

Он показал Кэсерилу, чтобы тот подождал его у тихого, опустевшего зверинца, и через несколько минут вернулся с подвязанным к поясу узелком и с книгой в руках, которой он радостно потрясал. Кэсерил понял, что Умегат не только очнулся, но и довольно хорошо себя чувствует, раз послал за своей любимой книгой — то был Ордолл, как не без удивления заметил он.

Радуясь компании немого грума, Кэсерил зашагал вместе с ним в город. Пока они шли, Кэсерил задумался о следах пыток на теле своего спутника, на которые тот, по-видимому, не обращал особого внимания. Это были молчаливые свидетельства мучительных истязаний, выдержанных во имя его бога. Длились эти пытки час, день или месяцы? Была ли рыхлая полнота грума результатом кастрации, или так сказалась на нём старость? Кэсерил не мог расспросить этого человека. Мычание его было неприятно слушать. Кэсерил не знал даже, был грум шалионцем или ибранцем, браджарцем или рокнарцем. Не знал он, и как его спутник попал в Кардегосс, как долго служил он Умегату, выполняя свои ежедневные обязанности. Грум бодро шагал вперёд с книгой в руке, глаза его блестели. Вот так выглядел верный слуга богов — героический и любимый ими.

Придя в палату Умегата, они застали его полусидящим в кровати с подушками за спиной. Он был бледен и измождён, наполовину выбритую голову покрывали аккуратные стежки швов, волосы были спутаны и походили на крысиное гнездо, губы потрескались, лицо заросло щетиной. Грум порылся в узелке, достал бритвенные принадлежности и победно помахал ими в воздухе. Умегат слабо улыбнулся. Затем, не отрывая головы от подушек, посмотрел на Кэсерила. Он неуверенно вскрикнул и протёр глаза.

Кэсерил проглотил комок.

— Как вы себя чувствуете?

— Голова раскалывается, — с трудом произнёс Умегат. И тихо всхлипнул. Наконец он смог спросить: — Мои прекрасные создания, они все умерли?

Язык Умегата распух, голос звучал надтреснуто, но речь была вполне разборчивой.

— Почти все. Осталась только маленькая сине-жёлтая птичка. Сейчас она в безопасности, в своей клетке. Я не разрешил никому воспользоваться тушами и проследил, чтобы их сожгли, как погибших солдат. Ещё вчера. Старший настоятель Менденаль позаботился найти достойное место для захоронения.

Умегат кивнул и сжал пересохшие губы. Кэсерил посмотрел на маленького грума — да, он наверняка знал правду, — потом перевёл взгляд на Умегата и, поколебавшись, спросил:

— Вы знаете, что перестали светиться?

Умегат быстро моргнул.

— Я… подозревал. Во всяком случае, вы теперь выглядите для моих глаз куда менее мучительно.

— Вы потеряли внутреннее зрение?

— M-м… внутреннего зрения тут и не надо. Вы живы — значит, рука леди всё ещё держит вас. Я всегда знал, что у меня это был лишь временный дар. Что ж, это было хорошо. — Его голос упал до шёпота. — Очень хорошо. — Умегат отвернулся. — Я должен был пережить и то мгновение, когда дар будет отнят. Вылетит из моих рук…

«Боги должны были предупредить тебя…»

Маленький пожилой грум, который помрачнел лицом, услышав боль в голосе Умегата, взял книгу и, пытаясь утешить, протянул её своему господину.

Умегат слабо улыбнулся и нежно принял Ордолла.

— В конце концов, у меня осталась ещё моя прежняя профессия, и я могу вернуться к ней, не так ли? — Он открыл книгу на какой-то отмеченной странице и заглянул в неё. Улыбка его вдруг погасла. Голос стал резким. — Это что, шутка?

— Какая шутка, Умегат? Это ваша книга, я видел, как он принёс её из зверинца.

Умегат неуклюже попытался сесть прямо.

— Что это за язык?

Кэсерил подошёл и тоже заглянул в книгу.

— Ибранский, конечно!

Умегат начал листать страницы. Пальцы его дрожали, взгляд скользил по строчкам, дыхание участилось, рот приоткрылся в ужасе.

— Это… это какая-то тарабарщина. Просто… просто… маленькие чернильные закорючки. Кэсерил!

— Это ибранский, Умегат. Просто ибранский.

— Мои глаза! Что-то во мне… — Он сжал лицо руками, протёр глаза и вдруг закричал: — О боги! — и заплакал. — Я наказан!

— Беги за врачом! Приведи врача! — закричал Кэсерил испуганному груму. Тот кивнул и поспешил в коридор.

Пальцы Умегата, сжимавшие книгу, свело судорогой. Кэсерил неуклюже попытался помочь, похлопал его по плечу и забрал книгу. На ней остались следы пальцев Умегата. Рокнарец плакал… не как ребёнок. Детский плач никогда не бывает таким пугающим.

Через несколько бесконечно долгих минут пришла беловолосая лекарка и успокоила обезумевшего от горя настоятеля; он вцепился в неё с надеждой в глазах, так что ей с трудом удалось осмотреть его. Её объяснение, что многие люди оправляются после таких ранений не один день, помогло Умегату обрести некоторое утешение.

Однако ему потребовалось всё его мужество и присутствие духа, чтобы принять результаты дальнейших проверок: когда один из дедикатов по просьбе врача принёс из библиотеки книги на дартакане и рокнари, выяснилось, что Умегат их тоже не может прочесть, а его рука утратила способность писать. Перо выпало из неуклюжих пальцев и запачкало чернилами льняные простыни. Умегат спрятал лицо в ладони и простонал:

— Я наказан. У меня отняли мою радость, моё убежище, моё утешение…

109